Эпиграф…..              

 

                                                                                    ***

 

Хорошо уезжать в далекий путь, когда переполняет душу громадное чувство великой истины, когда чувствуешь за собою правду, и   можно снисходительно пожать руку остающемуся дома товарищу - ничего, дескать, не всем же быть героями… Тяжело уезжать, когда спал два часа, накануне много выпил, когда никто не провожает и невыносимо болит голова. На этот раз все случилось именно так.  Электричка. Безусловно, опаздывает. Как всегда огородники, не видящие ничего вокруг,  кроме своей рассады, толкают в бока, опасаясь, что поезд уйдет без них. Однако к этому моменту мы уже просветлены настолько, что можем смотреть на них свысока, снисходительно улыбаясь в усы. 

            Москва как всегда шумна, суетна и многонациональна.  Четыре с лишком часа до поезда тянутся утомительно,  Ярославский вокзал не располагает к веселью. Все выпитое пиво остается в платном туалете. Скучные милиционеры лениво пристают к кавказцам, бесцветные люди, без возраста и пола, поедают глазами наши бутылки. Размышляем над философским вопросом – что за люди попадутся  в попутчики? Это всегда как лотерея, в которую, правда, нам почти всегда везет. Но вот и поезд. Кряхтя, поднимаем рюкзаки, звенящие и пахнущие пакеты с дорожными припасами, и  втискиваемся в душное чрево вагона. Сразу приятный сюрприз – четвертую полку занимает пышнотелая  дама томной наружности. Когда в мужской компании появляется женщина, кем бы она ни была, ясное дело, каждый стремится обратить на себя ее внимание. Так и мы, мгновенно распустив перья, начинаем сыпать остротами, мужественно поигрывая бицепсами, и прочими мужскими достоинствами.

             Толчок, и за окном поплыл перрон – путешествие наше началось. Вот мы достаем из пакетов  снедь, и начинаем скромную свою железнодорожную трапезу. Становится значительно веселее. Лена,  наша соседка по плацкарте, активно принимает участия в  пиршестве. «Я, - говорит - сразу поняла, что без веселий не обойдется, поэтому купила себе пива». К вечеру расчехляю гитару, и начинается плановый дорожный концерт.

            Еще дома, только планируя поход, делалось нам страшно от мысли, что четверо суток придется самым бессовестным образом бездельничать, периодически обогащая организмы этанолом. Откровенно говоря, так и случилось. Попутчики менялись, пиво то кончалось, то снова начиналось; песни, маловразумительные беседы о жизни, смерти, добре и зле – все как положено, словом. Первая наша попутчица покинула нас в Перми, оставив после себя легкий запах парфюмерии, четыре порции химического супа, и запись в блокноте – «Лена». ПерЬм». Эту «Перьм» мы и по сей день вспоминаем с умилением, не без гордости осознавая, что мы – то знаем, как правильно пишется название родного города, и еще множество разных слов знаем, как пишется.

Затем навещали нас спортсмены и железнодорожники, рабочие и крестьяне, пьяные интеллигенты и трезвые милиционеры. Была даже странная женщина, очевидно из какой-нибудь секты любителей Кришны, 

которая всю дорогу просидела в позе лотоса, с руками, сплетенными в мудре,  и совершенно явственно презирала окружающую действительность, терзаясь бренностью всего сущего. По крайней мере, никем из нас троих, она не была замечена ни за приемом пищи, ни за хождением по вагону, ни за каким бы то ни было другим делом. Еще смутно припоминается какой-то гадливый старичок, который всю дорогу (кажется, от Екатеринбурга до Омска), беспрерывно брюзжал, гундосил и пророчил нам медленную мучительную смерть от голода, холода, мошки, волчьих клыков, медвежьих лап, укусов змей и отравленных пуль беспощадных бурятских браконьеров. Потом, помнится, по вагону фланировали две полуголые дамы, трудно определяемого возраста, поражая необъятностью форм и водочным перегаром… Весело, вобщем, только жарко.

Куда бы ни приходилось ехать, впечатления от проведенных часов в поезде всегда слегка смазывается, и остается лишь общее размытое воспоминание о легкой приятной утомленности от безделья, беспрерывных возлияний и чересчур непринужденного общения с попутчиками. Так и теперь. По прошествии  четырех месяцев, припоминая те четверо суток в поезде, я вряд ли смогу сказать с уверенностью, в какой день пути что, где и с кем конкретно мы делали.

Зато уж подъезд к Северобайкальску помнится всеми нами весьма отчетливо. Вагон опустел. Остались только мы, проводницы, да бесстыжие девы, давеча привлекавшие взоры непотребными видами. С благоговением разглядываем из окон заснеженные вершины Байкальского хребта. Минут семь едем в абсолютной темноте, через тоннель, прорубленный прямо в скалах. Въехали в него, едва только Матвей принялся подстригать себе усы. Очень было потешно.  «Чуть, - говорит, - ноздрю себе не отрезал»

Медленно проплывают за окнами ужасающие железобетонные конструкции – проезжаем промышленную зону. Трогательная сцена прощания с проводницами. Они печально улыбаются, и благодарят нас за компанию. Удивляются; как это: с рюкзаками, с гитарой, всю дорогу выпивали, и – никаких тебе дебошей – культурно… Мы смущенно краснеем, мол, и вы проводницы, что надо… было невыносимо приятно…  не позволите ли облобызать ручку…  Тревожно посасывает под ложечкой – что - то будет?..

           

                                                                                    ***

 

Все тревоги и колебания улетучились, едва только мы шагнули на перрон. Бывает так – приезжаешь в незнакомый город, и он мгновенно к себе располагает, протягивает, как будто, незримую руку для пожатия. Северобайкальск оказался именно таким. Тихий, уютный и опрятный. Человеческие лица без следов вырождения. Даже дежурные милиционеры вежливы. На вопрос «товарищ лейтенант, где бы нам тут перекусить?» товарищ лейтенант и товарищ прапорщик доходчиво и вразумительно обрисовали нам дислокацию всех пунктов общественного питания в радиусе трех километров. Ближайшая столовая оказалась как раз в здании вокзала. Странный гибрид матерого советского колорита и нынешней буржуазной действительности. Но, в общем,  просто, сытно и вовремя. Обязательные фронтовые сто грамм. Дружелюбная беседа с завсегдатаями и случайными посетителями.

Какая-то радостно – бесшабашная истома овладевает сердцем; и вот уже остались за пределами сознания все горести и неприятности – всё что терзало и все что томило. Потому что сейчас ты не в пространстве, и не во времени. Ты В ПУТИ, и  можешь, наконец, позволить себе быть самим собой. Потому что нет у тебя никого, кроме самого себя, и тех, кто идет рядом. Да не это ли жизнь? Не об этом ли сказал Гюго – «путешествовать – значит ежеминутно рождаться и умирать»?   

 

                                                                        ***

 

Как обычно и бывает у непутевых бродяг, вроде нас, «маршрут» - понятие довольно условное. То есть, за несколько дней до отправления берется карта (если она вообще есть) предполагаемого похода и окидывается задумчивым взглядом. После этого один из участников концессии тыкает пальцем в наиболее понравившееся ему место, и говорит: «сюда пойдем!» Тут, как правило, остальные участники принимаются якобы участвовать в составлении маршрута, и высказывать свои соображения и пожелания на этот счет. «Вот сюда может?» -  предлагает второй. «Да не, здесь, видишь - горы низкие, вот сюда надо!» - откликается третий. Таким образом,  после нескольких часов дружеской перебранки и трех или четырех забегов за пивом, рождается компромисс, и выстраиваются хрупкие контуры предстоящего путешествия. Итак, выслушав рассуждения и пожелания друг друга, стало ясно, что цель нашего похода – Байкальский хребет (тем более, что карта этой местности оказалась единственной, которую нам удалось достать).

Путем нехитрых умозаключений выясняется, что для начала нам нужно попасть в село Байкальское, что в сорока километрах от Северобайкальска. Ребром встал резонный вопрос: как это сделать. Автобус подъехал, едва только мы принялись изучать расписание, и гадать, по местному оно составлено времени, или по московскому. Водитель – колоритный усатый дядька, завидев наши рюкзаки, счел своим долгом немедленно завести знакомство. Искренний и открытый, всем своим видом внушал он доверие. Беседуем, пока есть время, о природе, о невероятной жаре и лесных пожарах, об охоте и рыбалке, о Байкале и о том, как его губят. Витя (водитель) говорит что мы, скорее всего, первые в этом сезоне путешествующие. Что ж, это даже ободряет нас. Наконец занимаем свои места и трогаемся. Нетерпеливо вытягиваем шеи, устремляя взоры в пыльные стекла  окон – когда оно покажется - славное море, священный Байкал? Пассажиры разглядывают нас с любопытством и легкой иронией – вот, дескать, странные люди, Байкала, что ли, никогда не видали? Конечно, не видали, где ж мы его видали-то?.. По телевизору, разве что. Картина, однако, нашим глазам предстает не вполне живописная. Байкал окутан плотной дымовой завесой. Едва удается разглядеть линию берега. Вершин гор не видно по этой же причине, что удручает.  Опечаленные добираемся мы до Байкальского.   

                                                                        ***

 

Ничем, кроме этнической специфики, не отличаются байкальские деревни от подмосковных.

Тот же быт, те же развлечения, та же экономическая блокада. Почти все взрослое население рыбаки или охотники (чаще всего и то, и другое). «Эге!..» -  думаем мы, оглядывая местных обитателей, и начинаем терзаться своей малочисленностью. По пыльным дорогам неторопливо прогуливаются  персонажи поэмы Горького «На дне». Лучи закатного солнца щедро украшают пурпуром промасленные ватники, рваные тельняшки и кирзовые сапоги. Хотя, как выяснится потом, люди, в большинстве своем, здесь живут отзывчивые и беззлобные, просто коллекций мод  весенне-летнего сезона сюда еще не подвезли (неудачная шутка). А то, что пьют, так это везде пьют.

Но пока мы настороженно озираемся, на всякий случай, готовя себя к неприятностям. Становится прохладно. Понимаем, что пора искать место для ночлега. Используя все миролюбие, отпущенное Богом, обращаемся за советом к двум подросткам, что конопатят на берегу старый баркас. От пива они отказываются, зато указывают нам место, где, по их словам, и останавливаются все туристы – на берегу Байкала,  у впадения в него реки Горемыки. Место и впрямь неплохое – скрытое от глаз подлеском, с каменистыми и песчаными пляжами, сравнительно чистое (если не считать коровьего и лошадиного навоза). Птички поют, барсуки – бурундуки шмыгают, речка шумит – благодать, да и только. Быстро разбиваем лагерь, и готовим ужин,  трепетно предвкушая предстоящий праздник души и тела.

 

                                                                        ***

                                                                                  Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

                                                                                                                                      Народная мудрость.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Хариус – рыба очень сильная.