Эпическое предание о путешествии людей из славного града Дубна

          Два, что ли, года не выходило никак вырваться в горы. Наконец, терпение лопнуло. Горы, горы! Упоительно родной ваш образ будил по ночам. И вот, два лета витавшая в воздухе идея срыва с насиженных мест окрепла и обрела различимые контуры. Как-то сразу утвердились в мысли, что идти нужно на Урал. Всплывали в памяти таинственные словосочетания: Хозяйка Медной горы…Переход Ермака через Урал…Ставка Пугачева… Только Урал он большой, и покуда определились, куда идти точно, попортили немало нервов.

          Итак, конец августа, решено, что идем на Южный Урал (более резкие контуры маршрута решили обозначить в поезде). Идем вчетвером:  Матвей, Володька, Роман Тарбеев, ну и я. Собирались, конечно, по правилу последнего дня. При этом Матя только-только вернулся с полугодичной контрактной службы, Тарбеев же вовсе из свадебного путешествия, и молодая его супруга, грезившая о сладком медовом месяце, и слыхом не слыхивала ни о какой мужней отлучке.         

          О билетах мы с Володькой справились загодя. Билет до Белорецка (куда нам собственно и надо) на поезде класса «люкс» Москва-Челябинск стоит, между прочим, что-то в районе 1700 руб. Других поездов нет.

-    Однако! - думаем мы и начинаем кручиниться.

-         А до Уфы? – не теряя надежды, спрашиваю у тётки в окне.

-         350 руб., плацкарта – отвечает.

      Конечно, мы воспряли духом и принялись ликовать.

Что ж, билеты куплены, рюкзаки собраны, энтузиазма - хоть отбавляй, и молодые души наши трепещут в ожидании приключений. Итак – 24 августа, Казанский вокзал, до отправления поезда полчаса, настроение прекрасное, в полиэтиленовых пакетах жизнерадостно звенят четыре бутылки «Старки», и ждут своей участи копченая колбаса и вареные яйца – классические спутники железнодорожного пассажира.  Строго говоря, эти тридцать часов в поезде вспоминаются, по крайней мере, мною, с особенным благоговением. К Рязани пьем «Старку» уже с половиной вагона, поем песни (как и положено в подобных случаях, в основном советских композиторов) перемежая их с выразительными беседами на всевозможные темы, от грибницко - рыбацких  до возвышенно – философских. Тут надобно еще вспомнить, как друга нашего дорогого Тарбеева охватило безмерное волнение, граничащее с эпилептическим припадком, когда выяснилось, что сосед наш по поезду, угрюмый человек Саша, направляется к себе домой, ни много, ни мало, в Торбеево, где и покурили мы на платформе, прикидывая права Роман нашего Валентиныча  на одноименное пустующее поместье в населенном этом пункте.

     Выписка из дневника, дрожащей Матиной рукой: «Очень всё так душевно получается, однако. Женщины очень симпатичные, разного возраста, (даже затрудняюсь сказать, какого) но очень мне нравится Тамила, жаль, что замужем и  сходить ей завтра в восемь утра»

           Эх, потерялась Тамила – прекрасная женщина, уже почти подруга. Прохлопал Матюша ушами, и не записал ни телефона, ни адреса, и мы дураки, спали к моменту расставания в городе Димитровограде. Отыскалась бы ты, славная барышня Тамила!..

           Да; ну, потом были еще остановки, еще знакомства, ещё спиртное.. Однако, скоро выяснилось, что Башкирия, вопреки ожиданиям, совершенно не собирается радовать нас хорошей погодой. Пасмур. А мне почему – то казалось, что едва ли не баобабы с лемурами встретят нас в этих краях.

           Итак, Уфа. Суматошный вокзал. Едем до Белорецка вместе  Розой Наилевной, учительницей из  города Миндяк, поездом Уфа – Сибай. Ехать нам ажно шесть часов, по этой причине не скупимся на песни, активно посещаем (по крайней мере, я и Тарбеев) вагонную забегаловку (в которой, откровенно говоря, так и не удалось ничего приобрести, поскольку продавщица ушла продавать по вагонам пирожки, да там, видимо, и сгинула бесследно.) Зато шустрые башкирские проводницы, живо смекнув в чем дело, тут же продали нам  по спекулятивной цене местное пиво. В дороге знакомимся с загадочной и застенчивой девушкой Гузель (конфуз- все время забываем её имя), и долго ещё ведем проникновенные беседы о смысле бытия.

                                                                                -  2 -

          Белорецк  встретил нас омерзительнейшим дождем, промозглым холодом, и полным отсутствием  каких бы то ни было признаков хорошей погоды и магазинов. После посещения  унылого вокзала, единственной достопримечательностью которого является репродукция, а может быть, подлинник, какого-то местного художника, изображающей горный пейзаж, стало ясно, что добраться до Николаевки - ближайшего населенного пункта на маршруте до Иремеля – не сказать, чтобы просто. Во-первых, нужно  как- то доехать до автовокзала, что в центре города, а в четыре утра это не так просто, после чего ещё попасть на нужный автобус, который ходит не всякий день, и хрен его еще знает в какое время.

         Этим – то  фактом и воспользовались таксисты, дежурившие неподалеку, и разом вникнувшие в суть дела.

-         Давайте, - дескать, - кричали они - отвезем мы вас куда надыть!

-         Не надыть! – отвечали мы – за такие деньги мы сами кого хошь отвезем!

Но дождь, усталость, и боязнь потерять день, сделали свое дело, и вот, за беспощадную таксу в 400 рублей, мы погрузили свои необъятные рюкзаки и телеса в тесную утробу «пятерки», и поехали.

-   Витя! (шоферу имя) – Останови у магазина! – говорим.

Потому как водку решено было покупать в Белорецке, чтобы не тащить лишний груз. После непродолжительных  ругательств с псевдомалопьющим Володькой, принято решение: 15 бутылок. И вот, компетентные послы, в лице меня и Тарбеева, подходят к прилавку.

-    Нам бы водки, какая у вас тут хорошая?

-         Такая-то. (По- моему, она называлась «Стерлитамакская»)

-         А она хорошая?

-         Хорошая.

-         Не потравимся?- путешественники мы, нам много надо.

-         Да что вы, робяты, здесь все только такую и пьют!

-         Давайте. 

Давно, к слову сказать,  я хуже водки не пивал, хотя на третий день, конечно привыкли. Ну да Бог с ней, с водкой.

         Наверное, нужно упомянуть, что денег, потраченных на столь мажорный способ доставки, было не очень и жаль. Дорога наибезобразнейшая, и все 40 километров до Николаевки по обеим сторонам дороги вереницы венков и памятников. Мило беседуем с шофером Витей, рассказывает нам о здешних местах, о жизни вообще. И – вот они, вот! И налево и направо гордые горные склоны, укутанные белесой шалью утреннего тумана. И дождь теперь не помеха, и желание спать не преграда. Единственным, что омрачило нашу радость, было то, что допотопная видеокамера, которую Роман захватил с собой, израсходовала ресурсы своего аккумулятора еще до прибытия на место.

- 3 -

Николаевка. Выпроставшись из нутра «Жигулей», распрощавшись с Витей, составляем первое свое впечатление о здешних краях

        Составив его, выпиваем по первой, за приезд. Потом разливаем водку по пластиковым бутылям, и выпиваем по второй, «на ход ноги», после чего, совершив краткую разминку перед дорогой, выпиваем по третьей, уже не помню за что, и отправляемся в путь. У самой околицы встречаем пастуха – старого башкира на гнедой кобыле.

Колоритнейший, доложу я вам, персонаж. Без преувеличения: на десять слов – восемь матных, причем с известным акцентом и невозможной дикцией. Жаль, нельзя передать письмом характер этой  речи.

- Доброе утро, отец! Мы по правильной тропе на Иремель идем?

- А…б#я…ну… ээ…наххх…дык… ёпто… аа…

Только по положительной интонации можно было понять: да, по правильной.

-         А реки какие надо будет переходить?

-         Дык…б%я…хуезна…ээ…

-         Ясно, - говорим, - отец, спасибо за помощь, до свидания!

Достали мы компас, развернули карту, и поперли навстречу приключениям. Дорога по лесу, воздух, птицы поют, солнце вроде даже проглядывает, - благодать. Порой в просветах видны темные силуэты далеких гор. Топаем себе, перекуриваем иногда, дорога, хоть и раскисла слегка после дождей, пока вполне приличная. Однако пословица про ложку дегтя придумана, вестимо, не случайно. Прошагав километров, наверное, шесть, стало ясно, что либо компас, либо карта врет. Впоследствии выяснилось, что карта. Так что совет идущим туда же: картам не верьте, потому что состояние местности на них может быть обозначено (как в нашем случае) с опозданием лет на двадцать. Идите прямо по проторенной дороге пока не упретесь в оборудованную туристическую стоянку  (со столиком и скамеечками), на изломе реки.

     У нас никаких советников не было, и, дойдя до не обозначенной на карте развилки, мы стали тревожиться. Потоптавшись, как кони, на месте, взялись удивлять друг друга обширными познаниями в области картографии. А так как эти познания у всех были разные, прийти к компромиссному решению мы так и не сумели. Но Володька разглядел среди непролазных кустов какую – то якобы просеку, и начал горячо уверять нас, что это самый правильный путь,  и что вот он обозначен на карте. Словом, полезли мы через буреломы в чащу, хотя пройти – то надо было еще метров пятьсот по дороге, которая и разветвлялась - то только для того, чтобы,  обогнув грязь, соединиться вновь.

  Тогда мы бы и попали на ту чудесную стоянку со столиком. А так, прошатавшись пол – дня по лесу, и промокнув вдрызг, мы вышли на другую дорогу, которая, как потом выяснилось, вела в поселок Тирлян. Только уж не стали мы тогда эту дорогу обшаривать, а свернули в сторону, и принялись отдыхать. Развели шустро костер, перекусили, чем Бог послал,  и разлеглись на целлофановом тенте на предмет поспать.

        Долго ли коротко, но вот мы пробудились, и проясненными умами начали прикидывать свою теперешнюю дислокацию. И вот, в процессе этого прикидывания, вдруг ясно различили какие – то попсовые напевы, доносившиеся со стороны реки. И снова мы с Тарбеевым, (как компетентные послы) отправились выяснять у таинственных слушателей попсы, куда это нас занесло. Следуя на звук «тыц – тыц» , вышли на полянку, где стоял старенький «УАЗик », тлел костерок, и сидела средних лет грустная женщина (которая, между прочим, ела сырую картошку). Вежливо заговариваем:

-         Доброго дня Вам! Не подскажете, как тут нам до Иремеля добраться? – и карту показываем.

-         Извините, - женщина нам отвечает, - я – то точно не знаю, то – ли там…а то – ли там…

Но скоро придут муж с сыном (так мы и не узнали, куда они пропали) они там были, они знают;

а зато сегодня ночью неподалеку бродил медведь, а мы – из Тирляна, отдыхаем тут.

-         Спасибо Вам, мы пока пойдем к себе, а чуть позже вернемся, и поговорим с Вашим

супругом.

Через пару часов, мы, уже втроем (Володька остался в лагере) вернулись на поляну, однако ни странной женщины, ни мужа её, ни, тем более сына, там не обнаружили. Не то уж мы такие страшные, не то ещё чего, однако  в тот день мы пути к Иремелю так и не узнали. Ровно как  не узнали, кому на Руси жить хорошо, как царь Петр арапа женил, и где раки зимуют. Зато узнали радость  хорошей стоянки, сухих носков и обильного ужина. Это оттого, что собрали мы все своё хламье, и перебрались на то самое место, где встретили странную женщину, поедающую сырой картофель, и встали там лагерем.

 Пока было светло, сбегали на разведку, да только не в ту сторону, поэтому, вдосталь налюбовавшись несжатыми полями, вернулись обратно. Матвей и Тарбеев залезли в ледяную речку и принялись поливать друг друга студеной водой. Мы с Володькой к данному подвигу остались непричастны.

             Привал этот наш  получился чудо, как хорош. Первая уральская ночь таинственно шелестела и перешептывалась кругом. Рожденные воображением медведи и волки стаями бродили вокруг лагеря. И как – то уж очень не экономно расходовали мы в тот вечер запас водки. Зато как она пилась под горячее пюре с тушенкой!.. Наконец, в первый раз после концертов в поезде, я расчехлил гитару, и едва ли не до рассвета оглашали мы окрестности многочисленными и многообразными песнищами, песнями и песенками.

                                                                               - 4 -

            Утро красит нежным светом реки, горы и поля, просыпаемся с рассветом мы, и прем на водопой.  Исходя из воспоминаний, это был самый погожий день за весь поход. Однако мы в грядущее смотреть умеем плохо, поэтому искренне радуемся установившейся хорошей погоде.

К полудню солнце припекает так, что даже пригодились шорты, которые я, по незнанию местного климата, взял с собой. Перехватив некоторое количество утренней пищи, мы с Тарбеевым отправляемся на поиски дороги к Иремелю. Без особого труда, следуя по берегу реки, вскоре вышли на ту самую туристическую стоянку, где кто-то заботливо оставил дрова, грамотно сложенные  поленницей, и бересту, завернутую  в полиэтилен. Здесь уж мы, конечно, покурили, похлопывая друг друга по плечам, и ласково браня себя за прогрессирующую олигофрению, опосля чего  пошли дальше, с радостью обнаруживая все больше и больше соответствий местности на карте. Метров через двести вышли к первому броду (всего их на пути три).

         Скептично настроенный Тарбеев, всё ещё сомневающийся в правильности пути, настоял на поисках более четких ориентиров, чему я не очень и сопротивлялся, поскольку прогулка по лесу, да по такой погоде, да без рюкзаков – удовольствие, и только. Но уж когда встретили покосившуюся табличку:

Заповедник Иремель

Памятник природы – охраняется государством!

-         сомнений не осталось ни у кого. Однако и тут мы обратно не повернули, а решили отыскать

избу, обозначенную на карте, неподалеку от второго брода. Изба эта нашлась довольно быстро, и, скорее всего, когда-то действительно ею была, сейчас же являла собою весьма плачевное зрелище – ржавый металлический каркас, да полусгнившие, полуобгоревшие доски.

 Второй брод оказался значительно первого глубже, течение быстрее, посему его уж мы форсировать не взялись, а направили стопы обратно, радовать дорогих друзей успешной разведкой. Матюху и Володьку мы застали за сборами, что видеть было весьма и весьма отрадно. Выпили чаю (а может и не чаю), ликвидировали следы своего пребывания, и, простившись с гостеприимной этой стоянкой, отправились в путь.  

                                                                             - 5 -

       Бодро вышагиваем по родным просторам, мы с Тарбеевым, при этом, чувствуем себя провожатыми; без приключений добираемся до первого брода. Естественно, сапог с собой никто взять не удосужился, поэтому переправы занимают немало времени. Течение очень сильное, вода ледяная, острые донные камни пребольно впиваются в ноги, и балансировать с рюкзаками нелегко.  Идем по дороге дальше, и вскоре встречаем человека. ( О человеке этом позже будет сказано особо, поскольку впоследствии он сыграл некоторую роль в нашем путешествии.) Справляемся для верности и вежливости о направлении; выясняется, что этот человек – провожатый, направляется встречать группу туристов из Белорецка. Обветренный и поджарый, словно ремень, он как нельзя более удачно вписывался в колорит здешних мест. Перебросившись еще парой словес на прощание, мы отправились дальше. Постояли, покурили на руинах первой избушки, отправив мысленные проклятия тем, кому понадобилось ее спалить.

      Второй брод. Перекуры все чаще -  дорога заметно забирает вверх. Кое – где видны следы пребывания туристоff – черные проплешины кострищ, хлам. Это несколько удручает. Кряхтя, доползаем до третьего  брода, который перескакиваем вовсе по камушкам. С неудовольствием вспоминаем иногда про вслед идущих туристов, коих отправился встречать обветренный проводник. Что за люди такие, которым и в поход проводника подавай, думаем. Дорога, тем временем, превратилась в горную тропу. Идем затылок в затылок, перестраиваем дыхание на новый лад. Привыкаем, значит, к вертикальному режиму. Иногда тропа ненадолго выныривает из леса, и тогда взору открываются завораживающие картины горных панорам. Сориентировавшись по карте, выясняем что вот – вот должна показаться вторая изба. И, действительно, вскоре она предстает пред наши очи. Предстает, правда, уже обитаемая.

(На этот раз это действительно изба -  бревенчатый сруб в двенадцать венцов, с двускатной крышей и печью.) Нетрезвые люди, числом около десяти, как – то неприветливо поздоровались,  косясь на ружьё и патронташ, висевшие на дереве. Возле этого дерева мы передохнули, набрали из родника воды (нестерпимо хотелось пить – от последнего брода до избы порядочное расстояние) и справились о дальнейших стоянках. Нетрезвые люди сообщили, что стоянки дальше есть, и даже хорошие. Один из нетрезвых людей, между прочим, даже предложил нам остановиться  здесь же на ночлег. Но мы решили идти до упора, и подобраться к подножию Иремеля как можно ближе. И в награду  за упорство, были нам дарованы серые гранитные утесы, клыками вырастающие по правую сторону от тропы. Холодные и угрюмые эти исполины манили и зачаровывали, храня какую – то  великую древнюю тайну.

         Уже почти смерклось, когда усталые и голодные, мы добрались до стоянки. Такое это, оказывается, удовольствие, выпить, сняв рюкзак, из складного стаканчика тридцать граммов водки, и запить её ледяной ключевой водицей! Сомнительное удовольствие, правда, ставить на голом камне дурацкую мою ветхую палатку, без стоек и колышков, зато удовольствие безусловное – костер, горячая еда, и песни под водку, плавно переходящие в водку под песни. Засыпая, дали друг другу зарок, что поутру пойдем покорять скалы, суровые серые гребни которых  не смогли бы нам простить невнимание к себе.       

Невеселые Вовкины воспоминания о второй ночевке:

В сон мне - желтые огни, и хриплю во сне я…Дождь. Мрак. Насморк. Клаустрофобические порывы из обвислой, набрякшей, на соплях стоящей палатки. Теснота. Намокшие, вздыхающие, отравленной водкой с аппетитом рыгающие, постоянно вращающиеся и грозящие под себя подмять меня – больного человека. Это – спальные мешки. Ватные, огромные тампоны и валики: Гимли, Тарбеев и Матвей. Они не поняли моей печали и ничего не сказали, когда я оказался под дождем (больной!) в самой темной, за все время экспедиции, НОЧИ…

                    Наверное, когда–нибудь я сяду в уютное кресло-качалку к теплому-претеплому камину с выхлопной трубой на улицу, и напишу роман о том, как я всю длинную темную ночь под дождем, пилил, рубил, разрывал зубами гнусные березки, для того чтобы хоть немного подсушить к следующему утру нашу сырую гору. Немного покачиваясь, как коммунист Урбанский после первых двух выстрелов, я пилил, рубил, расщеплял, отапливал, и героически боялся волков и медведей, о которых говорил Гимли, и которые только и ждали, когда совсем ослепнет мой отсыревший фонарик. И фонарик ослеп. Но волки и медведи не осмелились напасть, так как три благородных тела из палатки повели мощную и капитальную (в смысле устрашаемости) храповую партию. Весьма и весьма оригинально: то в унисон, то поврозь, а то вдруг звучал атональный и нелогичный квинтсептаккорд (от которого у волков начинался кариес). Я даже потом хотел записать на ноты и запатентовать три добавочные педали к органу. Но, так или иначе, Гимли и Матвей перестарались, ибо напугали даже меня. Кто – то из них регулярно издавал серию звуков, шокирующих сознание реальной голограммой нападающего на палатку стада медведей.

             Пришло утро. Хорошо отдохнувшие ребята вылезли наружу и начали смеяться над моей героической физиономией. Я открыл глаза и, увидев опухшие, взъерошенные лица трех китайцев, засмеялся сам.  Потом они вырвали из моих заледеневших рук нож и топор и стали собираться на скалы. Я сделал несколько психоделических китайских кадров (на видео это последние кадры) и рухнул в почти упавшую палатку.       

- 6 -

              Этот горный хребет, узкий и длинный как забор, называется, оказывается, Синяк. Этимологию этого названия мы до сих пор так и не постигли.

               Наутро оказалось, что Вовка захворал. Дело это, конечно, в походе препаскуднейшее, но уж что поделать. По этой причине он остался в лагере, вроде как за дежурного (а на самом деле спать), мы же втроем двинулись на приступ горных вершин.

Уж не помню, чья это мысль (сдается мне, что Высоцкого), но действительно, в горах ты начинаешь чувствовать и думать как – то вертикально, что ли… Там, внизу, как на столе, все ясно, все обыденно, все горизонтально. А тут даже мысли стремятся ввысь,  чувства и ощущения обострены так, что начинаешь слышать самого себя, душа трепещет, и рвется наружу, словом – горы.

                        И вот мы карабкаемся наверх по гигантским валунам, по гранитным отвалам, постигая таинства молчаливых каменных колоссов, постигая смысл самих себя, очищаясь и облагораживаясь. По пути утоляем жажду из крохотных лужиц, скопившихся в каменных выбоинках и ущельицах. Так добираемся до верха. Черт возьми, сколько уже сказано слов о горах, и все равно все они ничто по сравнению с теми чувствами, что испытываешь, вдыхая пьяный ветер вершины. Они ничто по сравнению даже вот с этим корявым деревцем, неизвестно каким образом уцепившимся за голый камень, которое выросло здесь специально для того, чтобы ты его увидел. Как же, елки – палки, я пожалел тогда о том, что не взял с собой мою плохонькую «мыльницу», поскольку Володька хоть и профессиональный фотограф, а все же остался со своим «Nikon-ом» в лагере. И не раз еще впоследствии я ругал себя за эту оплошность.

              Часа, наверное, через три нашего лазанья по горным отрогам, погода стала неумолимо портиться. Со стороны Ямантау поползли на нас тяжелые грязные облака. За несколько, буквально, минут, скалы окутал сырой и плотный туман,  заморосил дождь, холодный, мелкий и мерзкий. Дождь, в тот день начавшись, преследовал нас до самого отъезда, прекращаясь максимум на половину суток. Спускались осторожно. Мгновенно намокнувшие лишайники на камнях подстерегали коварными ловушками. Ромка даже раз поскользнулся, но сумел удержать равновесие. Вернувшись на тропу, прошли еще вперед, до следующей стоянки, оценивая сложность предстоящего перехода. Тропа раскисала просто на глазах, превращаясь в грязную горную речку. В лагерь вернулись вымокшие до нитки, без задних ног. Больной Вовка кашлял и кряхтел в мокрой палатке, вещи, не убранные утром под тент, промокли насквозь. С грехом пополам облачившись в не слишком сухую сменную одежду, взялись за костер. Разгорался он, ясное дело, неохотно. Котелок закипать не собирался вообще, питались исключительно водкой, а ужинали, когда уже стемнело. Потом забрались в тесную нашу палатку, укутались в спальники и стали дожидаться утра, которое, мы надеялись, придет вместе с солнышком, синим небом, и хорошим настроением.

- 7 -

  Утро наступило тогда, когда ему и положено, однако вожделенной погоды с собою не принесло. Дождь, туман и слякоть. Настроение сделалось под стать погоде. Это надо же,

проехать тысячи километров для того, чтобы прозябать в сырой палатке! Весь следующий день прошел в ожидании и безделии. Дождь не прекращался ни на секунду. По мере отсыревания палатки и одежды, разлаживался наш боевой настрой. Сначала оправдывали погоду друг перед другом. Дескать, вот, тучка зацепилась за гору, вся выльется, тогда и

разъяснит. Но вслед за этой тучкой приходила еще одна потом еще и еще. Теперь оправдывались и бравировали перед погодой мы сами. Мол, ничего, ничего! Нас не сломаешь! И не такое видали! Что мы, в мокрых ботинках, что ли, не хаживали! Но что не говори, к началу третьих суток под обложным дождем бравада эта звучала как – то неубедительно. Плюс хворый Володька, ворчавший о бесполезно привезенной фототехнике (он мечтал сделать для выставки серию горных пейзажей), плюс отсыревшая гитара (к инструментам я отношусь трепетно, - хоть и фанера, а жалко), плюс начавшая капать и протекать палатка. Короче говоря, собрали мы совет, и вынесли решение: надо возвращаться в избу. Люди, которые там жили, должны были уйти еще позавчера, а на Иремель можно будет пойти прямо оттуда. Пока мы с Матюхой собирали шмотье, Ромка с Володей сбегали до избы на разведку, и, вернувшись, сообщили что да, изба пустует, что она теплая, что там есть где спать, и нет дождя. Ясное дело, мы воодушевились такой перспективой, и, как попало, побросав в рюкзаки вещи, отправились к спасительной избушке.   

- 8 -

       Ласковым полумраком встретили нас благословенные эти лесные чертоги. И словами – то вряд ли высказать возможно, какая это радость – такой вот приют посреди неласкового сумрачного леса. Не обошлось, конечно, без некоторых мелких, но досадных неприятностей. Во – первых, в радиусе, наверное, метров четырехсот, совершенно отсутствуют какие – либо подходящие дрова. Понятно, что живую взрослую березу, или ель валить не станешь, а весь сухостой сожгли задолго до нас, и на много лет вперед. Во – вторых, колхозное подворье и то чище бывает, нежели полянка вокруг избы, и в - третьих, печь – «буржуйка» оказалась разбитой и угарной. «Привел себя в порядок – приведи в порядок свою планету» - так, кажется, у Экзюпери. В общем, по мере возможностей, мы привели лагерь в более – менее божеский вид, замазали печь глиной, прочистили дымоход, и заготовили дров.

      Отсыревшая лиственница, за которой приходилось ходить за тридевять земель, разгораться, даже в печи, не желала, немилосердно коптя и взрываясь. Но какая это была ерунда по сравнению с ощущением уюта, тепла и умиротворения. За стенами сплошной пеленой бесконечный дождь, ветер терзает деревья, а нам это все уже до лампочки, мы обживаем свой новый маленький мир, и радуемся жизни. Скоро высохнет одежда, скоро сварятся макароны, а пока не грех и нам согреться чем Бог послал. И, конечно, мы согрелись. А тут еще радость – гитара высохла, и снова  приобрела голос. И пели мы, и пили, и было нам хорошо. И никого вокруг, и ни от чего ты не зависишь, и есть у тебя только ты сам и твои друзья, на которых здесь и смотришь по – другому, и надеешься на них, и любишь особенно. И, уж конечно никак не объяснить это людям злым, и глупым, да и не надо, наверное.        

         Забавный эпизод – повсюду натянуты веревки, а на веревках, вперемешку с одеждой, сушатся деньги и документы. Потом, не мелочась, мы эти деньги собрали в одну кучу, и по-братски поделили поровну.

            Матвей, как настоящий боец, всю ночь защищал нас от бурозубок. То есть, сначала он прочел нам лекцию о вреде бурозубок. «Бурозубки, - говорил Матвей, - это такие сволочи, которые испытывают постоянное чувство голода, и никак не могут насытиться. И когда жрать им становится нечего, они уплетают все, что попадается на пути, примерно подходящее по размеру, включая себе подобных». В этом мы, собственно, убедились, и спасу нам не было от бурозубок этих, до тех пор, пока к Матвею на помощь не пришел Петрович. Но об этом позже.     

- 9 -

                   Весь следующий день тоже был пасмурным,  хотя не настолько, чтобы мы не смогли вылезти на улицу, и готовить еду на костре. Очень кстати оказался столик тут же неподалеку, на котором мы и принимали свою скромную трапезу.  Этот день мы все провели

в лагере, занимаясь разными ерундовыми бытовыми делишками. Сушили палатку, перебирали вещи, Тарбеев даже умудрился устроить постирушки. Матвей же, напротив, ни за какие подобные глупости браться не желал, а безжалостно истреблял ос, тучами роившихся над нашим столом. Как только зазевавшаяся оса приникала к засохшей капельке сгущенки, он выхватывал из – за пояса трофейный немецкий штык – нож (любезно подаренный ему Вовкой), и перерубал злодейку напополам. Он очень  гордился потом несметным количеством поверженных врагов, с удовольствием

демонстрируя нам их скрюченные трупики, после чего устроил по ним пышную тризну, на которую мы и были приглашены. Потом мы с Матей затеяли турнир по метанию в цель ножей и топоров. Победила дружба. В целом день был весел и беззаботен, Володька пошел на поправку, и даже под вечер защелкал фотоаппаратом.            

          Ночью пришел Петрович. До этого он, видимо был на охоте. Он пришел, сопя и кряхтя, стряхивая с иголок мокрые листья. Петрович был очень недоволен. Ему хотелось спать, хотелось уединения и тишины, а тут вдруг – мы. Он ворчал и пыхтел,

ворочаясь в углу под нарами и бормоча про нас всякие глупости. Надо ли говорить, что мы Петровича полюбили сразу, и даже испытывали некоторую неловкость и конфуз оттого, что вторглись в его владения.

            Петрович был очень гордый и самолюбивый ёж. Он с негодованием отвергал все предложенные ему гостинцы, но бурозубок мы больше не видели, и на запасы сухого пайка уже никто не покушался.

    В тот день, кстати, кончился хлеб, и мы перешли на галеты. Вершиной же кулинарного искусства стал для нас торт «Праздник каторжанина» - четыре или пять пресных хлебцев, промазанные сгущенным молоком. Организм, очевидно, соскучился по глюкозе, потому резервы сгущенки стремительно таяли.                     

- 10 -

                        Утро, нежданно, даровало нам праздник. Ёлки зеленые! Где дождь? Где ветер? Грязь куда подевалась? Солнце весело подмигивает из – за деревьев, и ветер толкает в спину: иди, иди! Уж конечно, такой подарок мы не принять не могли. Не могли,  и пошли. Пошли, правда, не все -  Вовка и Тарбеев остались в избе. Не помню уж, чем они это мотивировали (особенно Вовка со своей мечтой о фотопейзажах), а только навстречу приключениям мы с Матей отправились вдвоем. И, может быть, даже и к лучшему, что так получилось, поскольку таких бесшабашных проделок на кручах ни Ромка, ни, особенно,

прагматичный Вовка нам бы не простили. На сей раз, мы штурмовали какую – то иную, вроде бы, скальную систему, северным склоном соединяющуюся с хребтом Синяк. Скалы эти выше и круче, соответственно интереснее. Судя по всему, туристы не слишком честят эти утесы, - за все время пребывания на них, обнаружили только пару ржавых консервных банок. Между тем – красивейшие места, должен сказать. Когда идешь, словно по драконьему гребню, по узким вершинам хребта, а налево и направо скальные обрывы на километр вниз, - такие, там, в груди ворочаются стихии! И глядишь ты на сплошной ковер леса внизу, на быстрых хищных птиц порхающих из – за камней, на пики гор, простирающиеся, покуда хватает глаз, и понимаешь, какое это счастье – то, что есть у тебя руки и ноги -  для того, чтобы подняться сюда, глаза и уши – чтобы видеть и слышать все это!

                        Вот такими мыслями влекомые, карабкаемся мы с утеса на утес, совершая порой замысловатые акробатические трюки – через трещины перепрыгиваем, даже пришлось раз на одних почти руках перебираться над ущельем. Матя говорит: «Да, видели бы

нас тут родственники –  поседели бы». Наткнулись однажды на чью – то пещерку. Правда, пустую – хозяин был в отлучке (на наше, наверное, счастье). Тропка к пещере протоптана - по следам ясно, – каким – то хищником, и запах оттуда натурально звериный. Только вот чья она: для медведя маловата, а волки на скалах, вроде, не живут. Осмотрели мы чужой этот дом, и пошли себе дальше. Финальным аккордом этой прогулки стало наше прохождение хребта насквозь. Вышли мы вдруг к гигантскому разлому – эдакой дыре сквозь толщу каменного гребня, и устремились туда, аки в бездну бездонную. И вот – мы на другой стороне. Под ногами – крохотный каменный пятачок, и чтобы выбраться на безопасное плато, нужно дотянуться рукой до выступа, подтянутся, и, постаравшись не свалиться в пропасть, доползти на животе до спасительной сосенки.

           Когда все эти преграды мы успешно миновали, взору открылся усыпанный синими ягодами пологий склон. Едва ли не за уши пришлось оттуда Матвея оттягивать. Большой он любитель даров природы. Почти до темноты обследовали мы эти кручи, – очень хотелось найти какую - нибудь достойную пещеру, или, на худой конец, золотой слиток, размером с лошадиную голову. Однако ни того, ни другого мы не отыскали, и отправились в лагерь. Не без труда добравшись до него, улеглись на покой. Ночью опять пошел дождь.

- 11 -

                        Поутру, по нашим ладным рядам пронесся ропот. Это Роман Валентиныч, высчитав нынешнюю календарную дату, возопил, что на работе его уже ищут с фонарями. Такой расклад как нельзя хуже сказывался на гармонии нашего путешествия. Короче говоря, не слушая никаких наших уговоров и увещеваний, Тарбеев назавтра собрался домой. А зато сегодня, то бишь, 31 августа, у него, родного, случился день рождения. И по этому самому поводу были предприняты меры по уничтожению последнего литра спиртного напитка. После заключительного тоста сделалось как – то невесело. Во – первых, кончилась водка. Во –

вторых, непрекращающийся ливень совершенно не сопутствовал покорению второй вершины Урала, и, наконец, Тарбеев окончательно засобирался назад, что, конечно, не могло не попортить настроения, и не отразиться на здоровье коллектива. Первый вопрос разрешался проще всего. Назавтра договорились проводить Валентиныча до Николаевки, и уж там пополнить запасы горючего. Относительно вопроса  второго, тоже не возникало никаких споров – при любых погодных условиях Иремель договорились взять – иначе какого дьявола мы проделали такой путь. Что же касаемо Тарбеева – ничего не попишешь – он парень твердолобый, его не переубедишь. ( И, потом, дома молодая жена – чего тут неясного)    Таким уж образом порешила судьбина, а мы не взялись разбирать её прихотливый рисунок. Вот, сидим мы себе в избушке, ропщем, и вдруг – мать честная! – люди идут! Два неясных, из – за дождя, силуэта, шагают прямо к избе! Что еще, думаем, за дураки, (мы-то ладно) в такую погоду полезли в горы. Не иначе как местные браконьеры обходят дозором границы владений. Матвей, по солдатской привычке, нашарил на поясе рукоять штыка. Отворяю дверь избы, гляжу – нет, молодые ребята, с рюкзаками; встали, озираются. «Заходите, говорю, мужики, чего мокнете – то!» Заходят. Видно, в нерешительности. «Давайте, - уж все хором говорим – располагайтесь, обсыхайте». До сих пор стоит у меня эта картинка перед глазами – мокрые вдрызг, текущие ручьями, в проеме двери два этих товарища. Через пару часов познакомились совершенно, оказалось, ребята – аспиранты из Магнитогорска, Саня и Виталик, на выходные рванули в горы. Много слышали про эти места, решили посмотреть собственными глазами, да вот с погодой не повезло. «Знакомы, говорим,  с этой проблемой не понаслышке». В общем, парни абсолютно замечательные, подружились быстро. Вежливо намекаем, мол, дело такое, водка закончилась, а за знакомство хорошо бы и опростать чарку – другую. Дескать, есть у вас с собой? Есть! – говорят – целая бутылка! Да -  пригорюниваемся мы, - к походу вы подготовились основательно, ребята.

                        Таким образом, дожили мы до вечера. Ели, пили чай, песни распевали. Потом, уютно устроившись в спальных мешках, завели вечные, в таких случаях, беседы – о религии, о женщинах, и, конечно, о страшных тайнах потусторонних миров. Умиротворение, и благодать - в печке потрескивают поленья, по крыше барабанит дождь, и рыжими светлячками тлеют угольки сигарет в темноте. И неспешный разговор, и Петрович возится под нарами, и таинственные звуки за дверью – вспоминаю и тревожусь.

- 12 -

                        События последующих трех дней разворачивались стремительно.

Дождь к утру чуть поутих, магнитогорцы отправились покорять Иремель, мы же с Матюхой пошли провожать Романа. Вовка остался в избе, вроде как за сторожа. Опять по скользкой тропе, через вспухшие от дождей реки, четырнадцать километров сквозь сырость и гадость. Дотопали, в общем, достаточно быстро. Часа за два с половиной. Николаевка схоронилась по избам, и поначалу нас никак не приветила. Зато уж потом сполна возместила нам первоначальный дефицит внимания. Для начала решили уточнить расписание автобусов, о котором имели смутное представление из рассказов встреченного проводника. И еще жутко хотелось пива. Поэтому мы бросились на поиски магазина, в котором, мы надеялись, найдется и какой нибудь живой башкир, который поведает нам о времени отправления автобуса. Но без посторонней помощи найти магазин нам так и не удалось, а население деревни упорно не хотело показываться на глаза. Наконец, на горизонте показалось какое – то усатое тело, копавшееся в капоте старенькой «Нивы», к которому мы и устремились. Впоследствии оказалось, что это был председатель сельсовета, положение которого обязывало не страшиться заезжих русских туристов. Мы приблизились. Тело спряталось в машину, и завело мотор.

-         Простите, а вы не в Белорецк едете случайно? – Ромка у него спрашивает.

Тело что – то утвердительно хрюкнуло.

-         А меня не захватите?       

Ответ последовал, что нет, что и так места не хватает, и что некогда.

-         А где магазин, хотя – бы скажите.

-         Коммерческий вот тут, а некоммерческий вон там.

-    Ну, спасибо, счастливого пути. И «Нива» устремилась в Белорецк, дразня Тарбеева пустым салоном.

Итак, заходим в некоммерческий магазин, расположенный на невероятных каких – то задворках.

 Натурально советское сельпо. Сидит за прилавком эдакая пышнотелая башкирская дама, оглядывает нас с интересом. Заводим разговор, говорим, вот, из Подмосковья, приехали красотами любоваться. Привираем кое – что. Дама поговорить не прочь, и, видно, много чего еще не прочь. Зовут Зиля. Все обо всем, конечно, знает. До Ромкиного автобуса еще полтора часа, покупаем водки, какого - то печенья, консервов и мороженой колбасы. Пива нет. Идем в магазин коммерческий. Долго стучим, чтоб открыли. Выбор на прилавках не богаче, однако, нашлась единственная полуторалитровая бутыль «Медового крепкого». Со всем этим добром плетемся на автобусную остановку, и втискиваемся в ржавую коробку будки ожидания. Открываем консервы, водку, начинаем скромный обряд Ромкиных проводов.  Помнится, смеялись мы ещё, мол, приехали за столько километров, чтобы в такой дырище, в тесной конуре, пить из горла безобразную «Шайтаночку» и закусывать замороженной колбасой. Романтика!

  Сначала привлекаем внимание местных собак. Быстро прикармливаем всю трусливую николаевскую свору. Затем, видимо на запах водки, к нам потянулись аборигены. Первым, и самым удачливым из них, был Ильдус.

              Специфическое явление природы.  Попросил как – бы прикурить. Хотя, чего ему хотелось, было сразу всем понятно. Предложили выпить. Ильдус заметно повеселел, и повел долгий проникновенный разговор о здешних краях на невозможном языке. Живется, ясен пень, хреново, работы нет, хозяйством заниматься никто не желает. Все взрослое население, по крайней мере, мужское, пьет. Хотя, признается, что места богатейшие. «По золоту ходим, да?» Рассказал легенду о золотой пещере, которую все ищут, но не могут найти. «А когда, -  спрашиваю -  жилось лучше, при советах, или сейчас?» «Щас лущще, да! Хошь машину купи, хошь трактор. Пахай, сей, что хошь делай, да!»

«Так чего ж ты, например, ни хрена не делаешь?» «Э-э, защем говоришь! Конь у меня есть и куры, да?  Пещеру золотую мож найдем!» Потом еще мы узнали о том, что зимой по улицам ходят волки, и что в каждом доме есть ружье, но застрелить волка нельзя – из центра приедет комиссия и положит крупный штраф. Волки съедают всех мелки собак, кое – какую животину, были случаи людоедства. Зиму все ждут со страхом. Деревня хоть и маленькая, а люди меж собой не знаются. Побаиваются друг друга. Особенно не любят богатых чеченцев, построивших себе двухэтажный каменный дом около сельсовета. По слухам, у них есть АКМ-ы, и осколочные гранаты. Такие дела.

              Разговор с Ильдусом сопровождался постоянными возлияниями, и очень скоро пришлось снова бежать в магазин. Автобус задерживался. «Э-э! – Ильдус тут говорит – вы мнэ помогли, я вам помогу! Буду обратно на телеге везти! Пойду коня поймать, гуляет, да!»  Пока он ловил своего коня, мы успели познакомиться с еще несколькими местными жителями. Все недвусмысленно косились на водку, всех угощали. Один даже посулил принести мёду. Но не принес.

            Вскоре появился наш знакомец на крупном рыжем мерине. Тарбеев напоследок решил воспользоваться гостеприимством, и прокатиться верхом. Никто не стал возражать, и Валентиныч совершил рейд почета по главной улице Николаевки. Но уж тут подкатил автобус, и мы принялись прощаться. Пассажиры оказались как один похожи на своего земляка, поэтому пришлось выдать Ромке на дорогу бутылку «Шайтаночки» Таким образом, нашего полку убыло. Уж конечно, до дома Тарбеев добрался со всевозможными приключениями, о чем потом с удовольствием нам поведал, но уж описывать его возвращение не возьмусь, пускай сам пишет.

               Итак, мы остались вдвоем. Пардон, втроем – Ильдус никуда не делся. Как и все алкоголики со стажем, он быстро окосел, и начал молоть всякую чепуху. « Э-э! Щас ружье возьмем, да? Глухаря стрелять пойдем! Идем ко мне, жену покажу, дом покажу! Телегу запряжем, чай выпьем! (под словом «чай» подразумевалась наша водка)»

          Дом оказался весьма добротным, и еще сохранил следы капитального ремонта. Жена Ильдуса – хрупенькая забитая женщина, измученная жизнью, встретила нас довольно приветливо. 

Учительница младших классов местной пятилетней школы, она казалась довольно образованной и интеллигентной. Двое чумазых голоштанных ребятишек вертелись рядом, с любопытством оглядывая нас. Стало даже как – то неловко. Пока Ильдус возился во дворе с телегой, успели поговорить. Жалуется на жизнь, на мужа. В этом году учить некого, в следующем только пойдут в первый класс собственные детишки. Живут на ее мизерное пособие, да Ильдус когда чего подшабашит. Уже вечерело, и мы поспешили распрощаться. Вышли во двор, обильно унавоженный, пособили запрячь Буяна (коню кличка), и стали ждать Ильдуса, скрывшегося в доме. Он появился с двумя караваями домашнего хлеба в руках, бутылью молока и куском сала. Матвей поторопился воздать благодарность хозяевам дома, и протянул Ильдусу пятьдесят рублей.

- 13 -

              Ехать на телеге хорошо, хотя и трясет, и грязно, и достал пьянющий Ильдус. Пока ехали, он поведал нам еще и о том, что избу, к которой едем, рубил именно он. А вообще, на роль строителя этого домика претендовали едва ли не все встречающиеся нам люди. После первого брода пришлось взять на себя обязанности возницы, поскольку Ильдус уже с трудом вязал лыко, и не мог совладать даже с собственной координацией. В лагерь въехали в сумерках. Виталик и Санька еще не обернулись, и это настораживало. Зато Вовка, которого мы хотели удивить возвращением на гужевом транспорте, удивил нас сам. Он сидел и беседовал с тем самым обветренным проводником, встреченным нами по дороге сюда. Становилось тесновато. Вспомнилась сказка про теремок. Усталость, помноженная на раздражение от Ильдусовой трепотни, мешала сосредоточиться. Знакомство проходило впопыхах. Человека, ведущего с Володькой беседу, звали Лешей, живет он в этих лесах уже восемь лет, выполняет обязанности лесника и инструктора по альпинизму среди детских туристических групп из Белорецка. С Ильдусом они были явно знакомы, и относились друг к другу весьма недоброжелательно. Опростали за знакомство по стаканчику, Ильдус налупился совершенно вдребезги, и начал наглеть. Требовал денег и водки, хамил Леше, и норовил залечь спать в избу. Терпение лопнуло, мы дали ему еще полтинник, пол - бутылки водки, и послали на хер. Наконец, с Иремеля вернулись ребята. Кружком уселись вокруг костра, поужинали, продолжили знакомство. Лесник Леша оказался чрезвычайно интересным и начитанным человеком, а с магнитогорцами мы и вовсе здорово подружились.

Принесли гитару, запели. Леша, растрогался, завалил нас всех комплементами, и пообещал назавтра проводить до вершины. Перебрались в избу; я стал пытать Лешу относительно местных легенд и преданий, он пообещал, что поищет у себя какие – то выписки и вырезки, и обязательно принесет. Где живет Леша, мы так и не узнали, поняли только, что где – то в потайной избе, коих у него в этих местах три или четыре. Кстати говоря, я склонен думать, что и нашу избу срубил он, хотя речь об этом зашла только вскользь. Вскорости Леша засобирался домой. И, хотя все уговаривали его остаться, он ушел. Мы же, еще недолго попережёвывая события минувшего дня, улеглись спать.

     Параноидальная Вовкина вставка:         

 То ли со слов Виталика и Шуры, то ли это было мнение тех, как сказал Гимли, туристoff, в общем, в окрестностях этих благих мест завелся вор-бомж, Крадущий имущество штурмующих, оставляющих вещи и пищу у печи. Этакое некое тело, ужасно опасное, дикое, у-у-э-э-а-а-а! , но симпатишное. Благо эти ушли провожать, а я, вообщем, с Виталиком и Шурой тоже пью лимонную кислоту и хочу искать Иремель в тумане. И жаба душит вещи оставлять, и тут мужик приходит с обветренным лицом браговара, нестриженый, и лезет, прямо так лезет, лезет! к печке греться. «Ага! – думаю, - ага!..», - и ближе к топорику и ножичку жмусь. «Ну что?.. Ты идешь?..»- сказали Шурик с Виталиком и скрылись в тумане.

             Я и Леша тяжело приросли к своим местам, и какое-то время длилось обоюдное шугалово. Но вдруг, совершенно неожиданно, он оказался хорошим. Совсем не браго, а благородным мужиком. Се наш человече. Кстати сказать, ни разу, за все наше с ним знакомство, он не попросил выпить, хотя когда наливали - не отказывался. Это говорит о большом мужестве и высоком идейно – нравственном воспитании человека.     

- 14 -

К полудню, как и обещал, пришел Леша. Он был мокр, трезв и весел. На улице моросил занудливый дождик, и вылезать из теплой избы в сырость как – то не хотелось. Однако время поджимало, и мы, сонно моргая, вышли на свет. Покуда хватало глаз, висел туман, густой как сметана. В такую погоду не то что в горах,  в степи опасно, но уехать, не сделав того, ради чего, собственно, и затевался весь поход, мы не могли. И, потом, с нами же был Леша, а уж он – то эти места знал как свои карманы. Проглотив какую – то сухомятку, мы отправились в путь. Собираясь, я вдруг с ужасом обнаружил, что мои ботинки, не выдержав темпа жизни, совершенно развалились. Поэтому, благородное предложение Саньки об эксплуатации его бахиллов от  химзащиты, пришлось как нельзя кстати.

           Итак, Виталик и Сашка остались в лагере, мы же отправились, наконец, штурмовать Иремель. Тропа превратилась в труднопроходимую реку. Я, хотя и имел фору перед остальными, в плане непромокаемых сапог, благодаря им же, значительно проигрывал в скорости. И вообще, восхождение, по крайней мере, мне, далось с большим трудом. Чавкающая и хлюпающая жижа засасывала ноги по щиколотку, никотин, казалось, вот – вот закапает из ноздрей, плащ – палатка намокла не только снаружи, а еще и изнутри, от пота. В общем, тяжко. Некурящие Вовка и Матвей чувствовали себя полегче, однако тоже не выдерживали ритма, заданного Лешей. Дорога до подножия Иремеля оказалась долгой, и нелегкой. На опушке леса встретили двух немолодых уфимцев, вторую неделю бродящих по горам, поговорили. Дальше без сапог идти было нежелательно, поскольку разлившиеся горные ручьи, почти смыли тропу. Я пошел на поиски обходных путей. Вода порой достигала колен.

              Идем дальше. Вовка отстает, подолгу бродит по предгорьям с фотоаппаратом, ищет композицию. Тропа уходит круто вверх, из – за тумана ее плохо видно, совершенно не видно окрестностей. Володька ропщет. Действительно жаль, что из – за погоды не удалось по – настоящему насладиться красотами уральской природы, фотографии, опять же, оставляют

желать лучшего. Переваливаем за восемьсот -  видны курумники – гигантские ноздреватые каменные глыбы. Как следует рассмотреть их тоже не выходит - дождь превращается в снег, и мешает обзору. Выходим на обширное плато. Здесь потрясающей красоты природные озерца с чистейшей водицей. Леша показывает нам (по секрету) как растет золотой корень – родиола розовая - редкое лекарственное растение, аналог женьшеня. Собираем его по чуть – чуть домой. Много нельзя – браконьерство.

                  Впереди вершина Иремеля – огромная груда каменных осколков, словно сваленная из грузовика щебенка. По скользким камням карабкаться тяжело, особенно в плоскостопых бахилах. Духи гор, очевидно, не рады нашему приходу – ледяная крошка сечет лицо, ветер норовит опрокинуть назад, дальше вытянутой руки ничего не разглядеть. Леша сказал, что в такую погоду даже он здесь еще не был. И без него, наверное, нам бы пришлось солоно. Подбираемся к вершине. Справа на скале бронзовая табличка – что - то о свободе Башкортостана.

     Все, мы наверху. Повсюду на камнях надписи краской навроде «Киса и Ося были здесь». Торчит импровизированный вымпел – деревянный шест, обмотанный тряпьем.

            Откровенно говоря, мира на ладони никакого не видать, счастья и немоты тоже не много, есть только зависть к тем, у которых вершина еще впереди, но в менее пасмурную погоду. Распиваем  свой спиртной напиток, Володька делает несколько фотографий наших счастливых физиономий, собираемся назад. Как только спускаемся на плато – метель прекращается, утихает ветер, растаскивает тучи. Даже порой проблескивает солнце. И все это в течение нескольких минут – чудеса, да и только. Вообще, Леша рассказывал много странностей про эти места.

              Вовка проявляет чудеса упорства. Он бегает со штативом по окрестностям, ждет, пока облака обнажат ту или иную вершину, ругается, меняет светофильтры, в общем – жуть. В конце концов, договариваемся, что Матвей и Леша идут к лагерю, а мы с Володькой остаемся, и еще поснимаем. Честно говоря, я имею довольно условное представление о теории фотосъемки, поэтому, спустя пару часов, начинаю недоумевать, какого дьявола можно делать, битых двадцать минут неподвижно стоя у штатива. (К сожалению, представленные здесь фотографии, сделаны минимальным разрешением, и нельзя в полной мере оценить Вовкину работу)   Пока Вовка колдует над своей техникой, брожу неподалеку, любуюсь пейзажами. Уже на спуске, встречаем одного из уфимцев, бродит с видеокамерой, приглашает на чай к ним в лагерь. Спускаемся к стоянке, знакомимся поближе. Инженеры из Уфы, Сергей и Александр, старые туристы. Хорошие такие мужики, были везде, где только можно. Договариваемся назавтра ехать домой вместе. Уже темнеет, прощаемся, поспешаем к себе. Идем медленно, угрюмый лес черен и дремуч. К лагерю  выбираемся только поздней ночью. Братцы уже забеспокоились, идут навстречу, аукают.      

Последняя ночевка в гостеприимной избе. Допиваем остатки дрянной николаевской водки, допеваем песни. Чем всегда хорош конечный день похода – так это тем, что разом уничтожается весь оставшийся провиант (если он, конечно остался). Попировав чуток, усталые, но довольные, рассредоточиваемся по спальным мешкам. Леша снова уходит к себе.

- 15 -

               Вот и утро. Сборы. Сжигаем весь мусор, прибираем избу, прощаемся с Петровичем. Приходит нас проводить Леша. Отдаем ему оставшиеся консервы, сигареты, спички. Пробегают уфимцы. До встречи в Николаевке. Посидели на дорожку, покурили, встали, пошли. У первого брода распрощались с хорошим человеком Лешей, дальше – впятером. Реки вздулись необычайно. Там где было по колено, теперь – по пояс. Да еще усилилось течение, да еще рюкзаки. Так что если уж оступился – ищи тебя потом. Особенно гадким оказался второй брод – самый глубокий, и самый стремительный. Но, слава Богу, вытаскивать никого не пришлось, и мы без помех добрались до Николаевки. Да, вот что еще вспомнилось. Матвей весь поход, мечтал найти какой нибудь минерал, правильной формы, горный хрусталь, или там, шпат, и, не отыскав ничего подходящего в горах, вдруг нашел, о чем мечтал, прямо на проселочной дороге. Идеальной формы шестигранный столбик белого кварца. Такой вот сувенирчик в память о Башкирии. У околицы Николаевки догнали уфимцев. Знакомая остановка. Конечно, сразу в магазин, на поиски пива. Но не суждено нам было совершить ритуальное возлияние янтарной влаги на николаевской земле, пришлось томиться до Белорецка. Стоим мы, покуриваем, мусолим какое – то местное печенье, запиваем его «Крем – содой» (очень, кстати, вкусной, как в детстве) и вдруг, из – за холмика выезжает на своем мерине Ильдус. Но так уж он одолел два дня назад, что сегодня с ним общаться не хотелось никому. А между тем, цель его визита была очевидна. И настолько он, видимо, был уверен,  что тут вот москвичи устраивают бесплатный буфет, что даже привел с собой корешка. Правда, на сей раз, у него ничего не выгорело. А так как из курящих тут остался только я, и почти все сигареты мы оставили Леше, табачком разжиться ему тоже не удалось. Коня он, к слову, с того вечера так и не распрягал, и сам до этих пор еще не просох. Заметно он был огорчен, узнав, что водки у нас нет, и не предвидится.

           Но вот подъехал автобус, мы живо попрыгали в его чрево, с тоскою глядя на синие вершины гор на горизонте. Но Ильдус и тут еще не сдался. Он вскарабкался на подножку, и бабахнул во всеуслышание тяжеловесный комплимент в наш адрес, и клятвенно заверил всех, что вот едут самые лучшие люди на свете. Но и это не возымело желаемого результата, похмелить мы его так и не похмелили. Автобус пшикнул дверьми и повез нас прочь от Уральского хребта.

                В Белорецке посидели в привокзальном кафе, выпили пива, слезно отметили расставание с Санькой и Виталиком. Затем посадили их в автобус до Магнитогорска, договорившись созвониться и списаться (что мы,  впрочем, впоследствии и сделали). Потом чуть было не сцепились с местной урлой, потом попели песен на железнодорожном вокзале, в ожидании поезда на Уфу, потом выпили водки с Сергеем и Александром, потом сели в вагон, и поехали.

           Раненько утречком вышли на уфимский вокзал, горячо распрощались с попутчиками, и заняли очередь в кассу дальнего следования. Очень велико было опасение, что не сможем достать билеты, и придется добираться домой как судьба укажет, однако – нет – все получилось как нельзя лучше. Добавочный поезд, отправление через час, стоимость билета еще дешевле чем «Москва – Уфа». Я отстукал телеграммку домой, побеседовал с молоденьким сержантиком в милицейской форме. Хотел привезти маме знаменитого башкирского мёду, да только оказалось, что в Дубне он стоит гораздо дешевле, чем здесь, на вокзале.  Жаль, конечно, что столицей Башкирии удалось полюбоваться только с территории вокзала, и из окон поезда. 

           Едем домой. Пассажирский «Челябинск – Москва»; хороший попутчик – рыжебородый дядька Серега. Сам - мастер – оружейник из Златоуста. В красках описывает Таганай, тамошнюю горную систему,  приглашает в Златоуст, говорит за небольшие деньги можно заказать хоть меч – кладенец. 

          На последние рубли, купили в Ульяновске ящик неплохого местного пива «Витязь», и дули его всю дорогу.

                В Москву вернулись – как на курорт. Солнышко светит, люди в маечках гуляют -  лепота! Выпили еще пива на вокзале, повздыхали, покрякали, и полезли в метро.

                  P.S. Нет уже никакого терпения, а горы манят и зовут. Летом ждет Алтай. По следам скифских цивилизаций!

                        P.P.S  Если у кого – нибудь найдутся на этот счет соображения, или предложения, буду безгранично рад.

                                                                                            Голубев Сергей (Гимли). Дубна. Февраль 2002 GreatGimli@yandex.ru